Вирус тьмы, или Посланник [= Тень Люциферова крыла] - Василий Головачев

— Кто здесь? — позвал Никита вполголоса, покрываясь холодным потом, и на всякий случай достал из шкафа нунчаки. Такэда подарил их почти год назад, и Сухов владел ими с достаточной сноровкой.

На мгновение воздух комнаты остекленел, стал твердым. Никита почувствовал себя муравьем, вплавленным в янтарь, инстинктивно дернулся: воздух отпустил его, но движение получилось неловким, и правый нунчак задел плечо, куда уже сместилась звезда Вести.

Боль пронизала руку, шею, голову, в глазах потемнело, а в голове, где-то в глубинах черепных костей, раздался знакомый гулкий бас:

— Элиф! Лам!! Мим!!!

— Что?! — пролепетал Никита.

Гул и голос в голове утихли, зато что-то произошло с глазами: предметы в комнате обрели светящийся ореол всех оттенков желтого света, и лишь один из них засиял тревожным алым — керамическая ваза для цветов, стилизованная под древнегреческую амфору. Что-то сдвинулось в сознании Сухова, словно упал занавес сцены, и он увидел то, что скрывалось за плотным покрывалом. В следующее мгновение не реакция — инстинкт швырнул его на пол.

Ваза взорвалась, как граната!

Если бы Никита остался стоять — его изрешетило бы осколками, а так только два из них пробороздили спину, разорвав рубашку и кожу, да упавший стул ударил по шее.

В дверь позвонили, потом начали стучать.

Сухов, с трудом встав, доковылял до прихожей,

— Что вы там делаете? — запричитала соседка, полная, с жидкими крашеными волосами. — Пушку, что ли, испытываете? У меня картина со стены упала!

— Ваза разбилась, — сказал Никита осоловело. — Извините. Закрыл дверь, отрезав бушующий вулкан праведного гнева.

— То музыку включает во всю ивановскую, то железяки роняет, то гостей каких-то подозрительных приводит…

Вернувшись в гостиную, танцор собрал осколки вазы и стекла — разбились дверцы книжного шкафа, поставил на место упавшую настольную лампу и стулья, потом забрался в ванную, содрал с себя рубашку и попытался остановить кровь, сочившуюся из порезов на спине. За этим занятием его и застал Такэда. Присвистнул, оглядев спину:

— Ты что, с котами дрался?

— С вазой. — Ступор Сухова еще не совсем прошел, и рассказывал он о происшествии с философским спокойствием.

Глаза Толи превратились в щелочки.

— Я так и думал. Внедрение! А это означает, что я ошибался: в покое тебя не оставили и не оставят, узнаешь ты правду или нет. Каким манером тебе удалось увидеть опасность? Я имею в виду — красный ореол.

— Это нечто вроде… темного внутреннего зова, — нашел эпитет Никита. — Причем слышал я его второй раз, и оба — после прикосновения к звезде. А на пол меня бросил инстинкт, я ничего не успел сообразить.

— И все же Весть дает о себе знать. А ведь она не разговаривает с тем, кому не предназначена. Неужели твой душевный камертон начинает под нее подстраиваться?

— Да, вот еще что: сначала я услышал дикую фразу, — вспомнил Сухов. — «Элиф, лам, мим». Что это такое? Что за абракадабра?

— Это Коран. А еще Бунин. — Такэда полузакрыл глаза и медленно, растягивая слова, гортанно, так что у Никиты по спине мурашки побежали, процитировал:

Во имя Бога и Пророка,Прочти, слуга небес и рока,Свой бранный клич: скажи,Каким Девизом твой клинок украшен?И он сказал: «Девиз мой страшен.Он — тайна тайн: Элиф. Лам. Мим».

Никита суеверно сплюнул через плечо.

— Ну и что сие означает?

— Не знаю, — слабо улыбнулся Такэда. — Я не большой знаток Корана.

— Тогда зачем твоя Весть процитировала мне именно эту фразу из Корана? Смысл?

— Смысл ты должен найти сам, а когда найдешь — тогда и начнется настоящее приобщение к Пути, хочешь ты этого или не хочешь. Пока же прими совет: прислушивайся к голосу Вести почаще, это поможет тебе избежать многих опасностей.

— Значит, тот старик вручил мне настоящий волшебный дар?

Такэда отрицательно качнул головой.

— Это не дар, это почти проклятие! Дай тебе Бог выдержать его тяжесть, не сломаться и преодолеть все невзгоды!

Никита, бледнея, невольно глянул на коричнево-розовую звезду, добравшуюся на плече до четырех родинок в форме семерок.

Такэда понимающе вздохнул.

— Ты и после этого будешь требовать, чтобы я тебе все рассказал?

Танцор сглотнул вязкую слюну, сильно сдавил пальцами переносицу, но, когда поднял глаза на друга, взгляд его был тверд. Скорее всего, в нем заговорило самолюбие, но Толя хорошо знал, что и оно — большая сила для увлекающихся натур.

— Говори все. Лучше с умным потерять, чем с глупым найти.

— Спасибо, — серьезно кивнул инженер. — Но ты все таки эгоист, Кит.

— Почему?

— Потому что я уже говорил: информация, которую ты услышишь, увеличивает опасность существования не только для тебя, но и для твоих друзей и близких. А о Ксении ты даже не вспомнил. И о маме тоже.

— Что… что с ними?!

— Пока ничего. Но многое в дальнейшем будет зависеть от тебя, от того, насколько правильно ты будешь действовать. О Ксении не беспокойся, она уехала, далеко, и по сути вырвалась за пределы круга устойчивого интереса… м-м… злых чар, к тому же она экстрасенс. А вот маме ты должен уделять внимания больше.

Никита, к лицу которого прихлынула кровь, отвернулся. Через минуту, справившись с гневом и стыдом, глухо проговорил:

— Где она?

— Она сама даст о себе знать. И вы встретитесь… если ты сможешь стать властелином обстоятельств. Но дорога трудна, далека и опасна.

— Путь?

— Нет, всего лишь дорога к Пути.

Помолчали. Сомнения в душе обоих — хотя и по разным причинам — вспыхнули с новой силой, но оба постарались скрыть их друг от друга. Никита перевел разговор на прежнюю тему, хотя думал о Ксении. Она уехала, ничего ему не сказав!

— Значит, Весть — это какое-то сообщение?

— Закодированная информация, которой нет цены! Как для тебя, так и для тех, кто за ней охотится. Если научишься не только слушать ее, но и расшифровывать…

— То что? — не выдержал Никита, видя, что Толя не собирается продолжать.

— А не знаю, — наконец ответил инженер. — Может быть, станешь колдуном, магом, может быть, сумасшедшим. Подходит такая судьба? Собирайся.

— Куда? — растерялся танцор.

— Ко мне. Здесь рассказывать ничего не буду, а дома у меня есть кое-какие секреты, позволяющие сохранить разговор в тайне.

— А спина? Может, перевяжешь?

— Засохнет. Одевайся, и пошли.

Такэда не торопился, затеяв тяною — чайную церемонию; как и все японцы, он боготворил ритуалы. Никита тоже любил пить чай, однако на этот раз еле выдержал, снедаемый любопытством. В одиннадцать вечера они наконец перешли в рабочий кабинет инженера, и Толя включил компьютер, коротко бросив: